Неточные совпадения
А между тем появленье
смерти так же было страшно в малом, как страшно оно и в великом человеке: тот, кто еще не так давно ходил, двигался, играл в вист, подписывал разные бумаги и был так часто виден между
чиновников с своими густыми бровями и мигающим глазом, теперь лежал на столе, левый глаз уже не мигал вовсе, но бровь одна все еще была приподнята с каким-то вопросительным выражением.
«Ну что, — думали
чиновники, — если он узнает только просто, что в городе их вот-де какие глупые слухи, да за это одно может вскипятить не на жизнь, а на самую
смерть».
«Юноша оказался… неглупым! Осторожен. Приятная ошибка. Надобно помочь ему, пусть учится. Будет скромным, исполнительным
чиновником, учителем или чем-нибудь в этом роде. В тридцать — тридцать пять лет женится, расчетливо наплодит людей, не больше тройки. И до
смерти будет служить, безропотно, как Анфимьевна…»
— Когда я получил телеграмму о
смерти Холостова, сейчас же отправился в министерство навести справки. У меня там есть несколько знакомых
чиновников, которые и рассказали все, то есть, что решение по делу Холостова было получено как раз в то время, когда Холостов лежал на столе, и что министерство перевело его долг на заводы.
Г-н Недопюскин-отец успел было еще при жизни поместить Тихона заштатным
чиновником в канцелярию; но тотчас после
смерти родителя Тихон вышел в отставку.
Эту почетную должность занимала здоровая, краснощекая вдова какого-то звенигородского
чиновника, надменная своим «благородством» и асессорским чином покойника, сварливая и неугомонная женщина, которая никогда не могла простить Наполеону преждевременную
смерть ее звенигородской коровы, погибшей в Отечественную войну 1812 года.
Он сам, по-видимому, сознавал, что конец недалеко, так что однажды, когда Анфиса Порфирьевна, отдав обычную дань (она все еще трусила, чтобы дело не всплыло наружу)
чиновникам, укорила его: «
Смерти на тебя, постылого, нет», — он смиренно отвечал...
Наконец пришла и желанная
смерть. Для обеих сторон она была вожделенным разрешением. Савельцев с месяц лежал на печи, томимый неизвестным недугом и не получая врачебной помощи, так как Анфиса Порфирьевна наотрез отказала позвать лекаря. Умер он тихо, испустив глубокий вздох, как будто радуясь, что жизненные узы внезапно упали с его плеч. С своей стороны, и тетенька не печалилась:
смерть мужа освобождала от обязанности платить ежегодную дань
чиновникам.
В несчастных наших
чиновниках и здесь есть страсть, только что дослужатся до коллежского асессора, тотчас заводят дворню; но большею частью эта дворня по
смерти кол[лежского] асессора получает свободу, потому что дети не имеют права владеть, родившись прежде этого важного чина.
По крайней мере сладкая
смерть!..» И она неистово целовала своего
чиновника, смеялась и с растрепанными курчавыми волосами, с блестящими глазами была хороша, как никогда.
Этого
чиновника отозвали, прислали другого; тот посмотрел-посмотрел, пишет: точно —
смерть.
Прислали другого
чиновника, уж из губернии; оказалось, что
смерть произошла истинно от умертвия и что в умертвии подозревается сын управляющего.
Чиновники, по его мнению, распущены и имеют лишь смутное понятие о государственном интересе; начальники отделений смотрят вяло, пишут — не пишут, вообще ведут себя, словно им до
смерти вся эта канитель надоела.
Всякого, как известно, начальника у нас сопровождают сзади и спереди хвосты, известные под именем своих
чиновников, в лице которых не свои
чиновники уже заранее зрят
смерть.
«Загадочная
смерть. Вчера вечером, около семи часов, покончил жизнь самоубийством
чиновник контрольной палаты Г. С. Желтков. Судя по данным следствия,
смерть покойного произошла по причине растраты казенных денег. Так, по крайней мере, самоубийца упоминает в своем письме. Ввиду того что показаниями свидетелей установлена в этом акте его личная воля, решено не отправлять труп в анатомический театр».
— Но разве это может быть, чтобы в тебя заложено было с такой силой отвращение к страданиям людей, к истязаниям, к убийству их, чтобы в тебя вложена была такая потребность любви к людям и еще более сильная потребность любви от них, чтобы ты ясно видел, что только при признании равенства всех людей, при служении их друг другу возможно осуществление наибольшего блага, доступного людям, чтобы то же самое говорили тебе твое сердце, твой разум, исповедуемая тобой вера, чтобы это самое говорила наука и чтобы, несмотря на это, ты бы был по каким-то очень туманным, сложным рассуждениям принужден делать всё прямо противоположное этому; чтобы ты, будучи землевладельцем или капиталистом, должен был на угнетении народа строить всю свою жизнь, или чтобы, будучи императором или президентом, был принужден командовать войсками, т. е. быть начальником и руководителем убийц, или чтобы, будучи правительственным
чиновником, был принужден насильно отнимать у бедных людей их кровные деньги для того, чтобы пользоваться ими и раздавать их богатым, или, будучи судьей, присяжным, был бы принужден приговаривать заблудших людей к истязаниям и к
смерти за то, что им не открыли истины, или — главное, на чем зиждется всё зло мира, — чтобы ты, всякий молодой мужчина, должен был идти в военные и, отрекаясь от своей воли и от всех человеческих чувств, обещаться по воле чуждых тебе людей убивать всех тех, кого они тебе прикажут?
Таким образом узнали в департаменте о
смерти Акакия Акакиевича, и на другой день уже на его месте сидел новый
чиновник, гораздо выше ростом и выставлявший буквы уже не таким прямым почерком, а гораздо наклоннее и косее.
Колесница остановилась на Великой площади… Граждане обнимали воинов, слезы текли из глаз их. Марфа подала руку Михаилу с видом сердечного дружелюбия; он не мог идти:
чиновники взнесли его на железные ступени Вадимова места. Посадница открыла тело убитого Мирослава… На бледном лице его изображалось вечное спокойствие
смерти… «Счастливый юноша!» — произнесла она тихим голосом и спешила внимать Храброму Михаилу. Ксения обливала слезами хладные уста своего друга, но сказала матери: «Будь покойна: я дочь твоя!»
— Тут и так
смерти хочется, а вы еще оскорбляете! Добро бы оскорблял незнакомый
чиновник, а то вы, Сергей Петрович… Позвольте мне уйти-с!
Бодростин их прогнал; был большой шум, и в дело вмешался
чиновник, расследовавший причины
смерти Водопьянова, грозил послать в город за военною командой.
От этого я вдвойне пострадал. Краевский так обиделся, что до самой
смерти своей приказывал обо мне ничего не говорить, что мне сообщил покойный В.В.Чуйко, писавший там рецензии. А у Корша я продержался не больше двух-трех месяцев, и меня отблагодарили за мою верную службу газете увольнением, как
чиновники говорят,"по третьему пункту".
Хотя распространенное газетами известие о его
смерти и должно было на первое время усыпить бдительность разыскивающих его полицейских агентов, но Савин понимал, что последние не особенно-то доверчивы к газетным сообщениям и их профессиональный нюх будет, напротив, крайне заинтересован отсутствием трупа раздавленного поездом человека, и найдутся даже чиновники-любители, которые по собственной инициативе займутся разъяснением этого дела.
После
смерти Долгорукова, Попов, успевший сделаться известным Потемкину, как способный, трудолюбивый и деятельный
чиновник, был взят им в правители своей канцелярии и скоро снискал неограниченное доверие князя.
Мы видели, что эти распоряжения умерили пыл полицейского
чиновника, уже начавшего допросом прислуги покойной княжны розыски по поводу трагической
смерти фрейлины государыни.
Он застал девочку в маленькой, но чистенькой квартире на Песках в семействе одного мелкого
чиновника, где уже знали из полученного от баронессы тоже перед
смертью письма, что девочку должен взять доктор Пашков, который и заплатит по расчету недоплаченные за ее пребывание в этом семействе деньги.
Опять и здесь краснота и сукровица, — которые, конечно, совсем уже упраздняют всякую необходимость рассуждать об угаре, да и самый акт, о котором мы говорим, на угаре не настаивает. Очевидно, воронежские
чиновники с самого начала не сомневались, что причиною
смерти пяти сумасшедших был не угар, а что-то иное… Но что же именно?
Написали
чиновники или собрания, что всякий молодой человек должен быть готов на поругание,
смерть и на убийство других, и все отцы и матери, вырастившие сыновей, повинуются такому закону, написанному вчера продажным
чиновником и завтра могущему быть измененным.